Знойная осень - Страница 5

– Я еще не сказал тебе, где будет проходить наша сегодняшняя экскурсия, – вывел ее из задумчивости голос Амарто. – Это дворец Паласио-да-Пена – одна из главных достопримечательностей Синтры… А на завтра я запланировал прогулку по самому известному парку этой местности – Монсеррат, – немного помедлив, добавил он.

– Мы еще не завершили сегодняшнюю, – заметила Элизабет. – Я не люблю строить планы на будущее.

– Что ж… Как сказал Джон Коллинз: «Можно доказать женщине, что она не права, но нельзя убедить ее в этом», – процитировал Амарто.

– Тем более, если она не понимает, в чем именно она не права, – не задумываясь, добавила Элизабет.

Амарто рассмеялся.

– Никогда раньше не слышал продолжения этого афоризма. Кто его автор?

– Я. Это экспромт.

– Неплохо… – улыбнулся Амарто. – Решительно, мы органично дополняем друг друга.

Осмотрев дворец, своими высокими башнями и разноцветными фасадами напоминавший волшебный замок с иллюстрации к сказке, и построенный, как узнала Элизабет из рассказа Амарто, королем Фернанду Вторым, известным в Португалии как «король-художник», они потом целый день бродили по окружающему его парку. Элизабет, словно околдованная собранными здесь со всего света экзотическими деревьями, не могла оторвать взгляда от их бесчисленных крон, от их подрагивавших на ветру листьев самых разнообразных форм и оттенков зеленого. Это место, как и обещал Амарто, произвело на нее неизгладимое впечатление.

– Мне кажется, что я побывала в средневековой Португалии, а твоя машина – это машина времени, которая теперь переносит меня обратно, в наш безумный век, – призналась она Амарто, когда они возвращались в Лиссабон.

– Я знал, что тебе понравится этот дворец, – мягко улыбнулся Амарто. – Когда у меня не ладятся дела или плохое настроение, я приезжаю сюда. Брожу по залам дворца и лесистым тропинкам, потом за чашкой кофе читаю в городском кафе Шекспира или Сервантеса, и все то, что в Лиссабоне казалось ужасным, непоправимым, отчаянно безысходным, вдруг преображается, приобретает светлые тона… Неприятности кажутся смешными, переживания – бессмысленными.

– Знаешь, я всегда считала, что произведения Сервантеса нравятся людям неудачливым, непонятым и, в общем-то, наверное, несчастным, – задумчиво проговорила Элизабет. – Ведь Дон Кихот – человек, который не нашел себя в реальной жизни и потому пытался переместиться из жестокой действительности в красивый выдуманный мир.

– Ну… меня никак нельзя назвать неудачником… хотя ты права, я вспоминаю об этой книге только в худшие моменты своей жизни, – негромко добавил Амарто.

– Надеюсь, они случаются нечасто, – осторожно заметила Элизабет.

– Нечасто, но бывают долгими и изматывающими.

– У тебя есть семья? – Элизабет внимательно взглянула на него.

– К счастью, теперь могу сказать о ней в прошедшем времени – была, – немного помедлив, ответил он. – Хотя… смотря что называть семьей…

– Разве у этого слова много значений? – удивилась Элизабет.

– Как и у многих других слов – есть истинное значение, а есть формальное наименование, – с горечью в голосе проговорил Амарто.

Элизабет не решилась продолжать расспросы, почувствовав, что нечаянно затронула, что называется, больную тему. Чтобы хоть как-то сгладить неловкость, она включила магнитолу: там Джо Дассен пел о Елисейских полях.

И почему из всей Европы я выбрала именно Португалию? – с досадой подумала она. Почему не поехала во Францию? Гуляла бы сейчас по Монмартру, любовалась шедеврами Лувра или вот под эту же самую мелодию созерцала красоту Елисейских полей. Ведь что я, в сущности, раньше знала о Португалии? Всего два слова – родина Магеллана. А Париж, благодаря романам Дюма, для меня уже давно как родной… Что, боишься влюбиться и тем самым нарушить свой драгоценный душевный покой? – ехидно спросил ее внутренний голос, коалиционный, как она сама его называла. Вот еще, глупости, отвечал ему другой, центристский. С чего это вдруг я должна влюбляться в человека, о котором ничего толком не знаю? А ведь действительно, продолжала мысленно рассуждать Элизабет. Кроме своего имени и небольшого рассказа об учебе в Штатах, он не упомянул больше ни об одном факте своей биографии… Хотя… я тоже не очень-то с ним откровенничала…

– У меня была жена, – как будто отвечая ее тревожным размышлениям, вдруг сказал Амарто. – Несколько лет назад мы расстались, и она уехала к родителям в Рим.

– Она итальянка?

– Нет, Мануэла родом из местечка Азейтао, это неподалеку от Сетубала… Он расположен в нескольких десятках километров от Лиссабона. Там выращивают виноград для знаменитого во всем мире «Мускатель Сетубал». Ее отец – потомственный винодел, фортуна благоволила секретным формулам его хмельной алхимии, дела шли успешно, и его пригласили в Италию, работать в одной из фирм, занимающихся импортом алкогольной продукции. Мать Мануэлы хотела, чтобы мы переехали вместе с ними, но я как раз в это время налаживал связи нашей фирмы по продаже оливкового масла, заключил длительный и выгодный контракт и не мыслил своего существования без любимого дела. Мануэла осталась со мной, но наши взаимоотношения, которые и раньше вряд ли можно было назвать безоблачными, после отъезда ее родителей стали напоминать не на шутку разыгравшуюся бурю.

Нет, у нас не было громогласного выяснения отношений и бесконечных ссор с разбиванием тарелок. Она не терзала меня ни ревностью, ни упреками, все было гораздо страшнее… Она просто не замечала меня. Отправляясь в очередной раз в Канны, она сообщала о своей увеселительной прогулке в краткой записке, оставленной на моем рабочем столе. Мануэла, как и всякая красивая женщина, любила дорогие украшения и шикарные европейские рестораны. Она привлекала внимание мужчин и пользовалась этим, как средством от скуки.